Маг в законе - Страница 156

156

* * *

— Бывает, — Фира-Кокотка раскинулась на канапе, этакой пресыщенной светской львицей, и стала полировать ноготки, — что жизненное повествование теряет сюжет.

— Сюжет? — спросила ты.

Ты всего третий день как вышла в Закон, и до сих пор не могла привыкнуть смотреть на Фиру, на свою крестную... со стороны, что ли?

Да, именно со стороны, а не поминутно косясь через левое плечо.

— Глупышка. Сюжет — это обоснованность поступков, это перемена «вчера» на «сегодня»; это ты сама, какой должна быть согласно замыслу. Чьему? неважно. Пусть об этом спорят до хрипоты бородатые и лысые умники в церквях, мечетях и синагогах. Но иногда, редко и оттого особенно мерзко, ты превращаешься в ходячую ерунду. Замысел? сюжет? о чем вы, господа?! Когда надо резать по живому — пьешь кофе; когда надо изрекать истины — киваешь, улыбаясь невпопад; когда по всем календарям мира выходит: «завтра» и только «завтра»! а у тебя, дурехи, добро бы «вчера» — у тебя прошлогодний снег, да еще и растаявший на ясном солнышке! Мой крестный, рабби Авраам бен-Исраэль из Вероны, любил шутить по субботам: Фирочка, яблочко мое, ты знаешь, что значит «магия»?

Фира-Кокотка замолчала, явно намекая, что тебе следует подыграть. Ты подыграла. Больше всего на свете ты любила вот такую болтовню ни о чем; ВРОДЕ БЫ ни о чем.

О своем крестном Эсфирь Гедальевна Перец, она же графиня Чечельницкая, она же Дама Бубен, маг в законе, рассказывала редко.

— И что такое «магия», Фира?

— Я не знаю. И ты не знаешь; хотя думаешь, будто знаешь. А Абраша-Веронец, написавший комментарий к «Сокровенной книге», говорил по субботам: магия — это «маг и Я».

— Кто — я?

— Я. Дух Закона, который всегда «он» и при этом немножко «ты».

— Я?

Фира долго смеялась.

— Вот так смеялся и Абраша-Веронец, — отдышавшись, заявила она. — Я задала ему тот же самый вопрос, и он смеялся. А потом перестал. Сказал, что когда Дух Закона решает поиграть с Буквой Закона в чет-нечет, вот тогда-то это проклятое «Я» начинает дышать нам в затылок! Мы чешем в затылке, а оно дышит, мы терзаемся догадками, а оно дышит, пропади оно пропадом!

— Фира... ты полагаешь это шуткой?

— Нет. Это Абраша так полагал. Или врал, будто полагает.

— А... кто он такой?

— Абраша-Веронец?

— Нет. Дух Закона.

Фира отбросила пилочку в угол. В свои сорок два, она была подлинной красавицей — во всяком случае, так казалось тебе-двадцатилетней. Ты бы дорого дала за Фирино умение держаться, вести себя, пользоваться косметикой и носить дорогие туалеты.

На самом деле ты уже дала.

Дорого.

Только еще не понимала, насколько это оказалось дорого на самом деле. Стать ПОЧТИ такой, как Фира-Кокотка, и понимать, видя чужие восторги, что пропасть этого «ПОЧТИ» непреодолима...

Больше всего на свете ты боялась однажды проснуться и почувствовать, что ненавидишь свою фею-крестную.

— Знаешь, детка... Никто ничего не знает о Духе Закона. Примерно так же, как мы все ничего не знаем о себе самих. Есть только легенды... сказки... глупости...

Ты ждала.

Дождалась.

— Абраша-Веронец, отшутившись по субботам, рассказывал мне по понедельникам: когда более трехсот лет тому назад Фердинанд Испанский и Изабелла-Гонительница издали декрет об изгнании авраамитов — многие бежали в Верхнюю Галилею, в древний Цфат. В том числе мистики, знатоки Имен... маги. Передававшие свои знания от отца к сыну, от сына к внуку. И одному из них сильно не повезло...

— Ему не дали убежать, Фирочка? Догнали? казнили?!

— Нет, ну какая же ты все-таки дурочка! При чем тут казнили?! Просто у него был сын, а у сына не было таланта. Или у отца не было таланта — великий мастер не всегда великий учитель. Короче, годы, потраченные на обучение сына, прошли впустую. Вот тогда маг возроптал и задумался: можно ли передать накопленные сокровища, если передающий не умеет учить, а получающий не умеет учиться?! Можно ли сделать так, чтобы про сына перестали говорить: «Это шакал, сын льва!» Можно ли донести воду в ладонях, если и пролив, то малую, плохо различимую толику? Или надо молча сидеть и ждать от Бога дулю?!

— Он придумал? нашел?!

Фира резко села. Тонкие брови ее сдвинулись к переносице, выгнулись двумя луками. Отвердел чувственный рот, дрогнул:

— А ты как полагаешь, милая моя?

В этот миг ты предпочла бы, чтоб Фира по-прежнему находилась у тебя за левым плечом, а не вот так, напротив, играя шутку, в которой уже ничего не оставалось от шутки.

— Молчишь? Вот и Абраша-Веронец, рабби Авраам бен-Исраэль, написавший комментарий к «Сокровенной книге», тогда спрашивал у меня, у глупенькой, молоденькой дурочки: «Молчишь?! Фирочка, сокровище, почему ты молчишь?..» А однажды добавил: «Вот и ОН пока еще молчит. Думает. Выбирает. И без конца длится ночь перед заключением первого на свете Договора между человеком и человеком...»

Ты неуверенно улыбнулась.

— То есть, нас всех нет? Так, Фира?

— Есть. Не беспокойся: мы есть. Я, ты... мы. Хотя Абраша любил интересоваться по четвергам: «Фирочка, золотце, ты всерьез считаешь, что мы способны существовать на самом деле?»

— Он шутил?

— Нет. Он завидовал.

— Кому?

— Мне. Той, какой я была, прежде чем стать такой, какой я есть. Ну что, пойдем собираться?..

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Здравствуйте, Эсфирь Гедальевна! Фирочка, не отворачивайтесь, посмотрите нам в глазки! ну что же вы?! И тогда мы почему-то не увидим, а сперва услышим:

156