Маг в законе - Страница 28

Заезжал!

— Небось, и без дела-то особого, так проведал? — Княгиня исподволь «гнула масть». — Новостями поделиться, а? А мы тут торчим лешаками на заимке...

Не договорила. Отвернулась, взяла лежавшую на крышке рояля открытую коробку папирос «Салонные». Ну конечно, на киче-то она курить бросила — с ее-то «казенной» жабой если от первой затяжки копыта не отбросишь, так второй уж точно не захочется! Особенно когда махру смалить. «Салонные» — дрянь, конечно, а не папиросы, но все ж таки не махра...

Купец мигом полез в карман за спичками; вытряхнул и себе папироску, подумал. Благосклонно ткнул пачку в твой адрес. Ты курил редко, но сейчас не стал отказываться.

— ...Да нет, по делу он приезжал, урядник-то, — заговорил наконец Ермолай Прокофьич, когда вы, все трое, окутались облаками табачного дыма. — Насчет вас спрашивал.

— Насчет нас? — равнодушие далось тебе с трудом. — С чего бы это? Содержание за март-месяц выдал, предписаний мы не нарушаем...

— Не нарушаете? — хитро сощурился купец. — И впрямь: на сто верст кругом, считай, слух прошел, как вы на заимке с косолапыми воевали, громами да молоньями швырялись!

— Что?!!

— Рупь за сто! — счастливый донельзя, передразнил купец. — Слухом, говорю, земля полнится, шиш лесной! Да знаю, знаю, што шавят люди, пустозвонят! — он махнул рукой. — Только я-то знаю, а людям рты не заткнешь... Вот и приехал урядник по ваши души: уличить в нарушении и — раком по баракам!

Купец выдержал паузу. Не прост ты, Ермолай Прокофьич.

Умеешь жилы тянуть.

— Он приехал, а все, кто видел, как дело было — в лесу, на порубке. Одна Акулька-дура по селу бегает да шавит кому ни попадя. Ну, урядник и зашел ко мне, по старой дружбе. Я ему говорю: Кондратыч, не бери ты дурного в голову! Не было там ничего, как пить дать! Велико колдовство — медведицу дубьем прогнали! Окстись, выпей рябиновки! Дуфунька с Рашелью люди честные, знаю я их обоих. Свое отсидели, на кой им это надо: обратно на каторгу? Дуфунька у меня на подворье с месяц по хозяйству пуп рвал, слова плохого про него не скажу, шиш лесной! А Рашелю — так вообще в ключницы взять думаю; а ты знаешь — я кого попало не возьму!

— Ну, спасибо, благодетель! — едва не поперхнулась дымом Княгиня, и ты понял, что о подобном намерении купца она слышит впервые.

— Только урядник, он человек государственный, — продолжил, нимало не смутившись, Ермолай Прокофьич, воздев к потолку указующий перст. — Я-то сам не видел, как дело было — значит, не могет он мне на слово верить! Вызвал Кондратыч дуру-Акульку. Допрос чинить. Девка поначалу оробела, а потом давай языком молоть! Язык-то у дуры — што помело, это всем ведомо, шиш лесной!

— Ну, и много намолола-то? — мурлыкнула Княгиня.

— Да с амбар и намолола, — купец аж крякнул от удовольствия. — И про медведей, што вы дюжинами в клочья разрывали, силою мажьей; и про змия-аспида в чешуе железной; и про то, как бились вы с тем змием, аки Егорий-Победоносец, и молоньи боженькины у вас обоих с громами из глаз сыпались; и деревья по небу косяками летали, на юг, к черным полулюдкам... Так што послушал ее Кондратыч, послушал — плюнул и прогнал чуть ли не взашей! Хотел, однако, на заимку ехать, вас обоих, а заодно и Федьку Сохача про это дело попытать. А тут возьми и заявись в село один из рубщиков — не знаю уж, за каким лешим. Смеется: враки, мол, и ничего больше! Ну, медведица в лабаз полезла. Так Федька со ссылочным ее дубьем да топорами, а бабы — ором своим прогнали. Потом кулеша наплямкались — и на боковую.

При словах о «бабьем оре» Княгиня только фыркнула, но сочла за благо промолчать.

— Уразумел Кондратыч, што, считай, байки про вас шавят. Выпил со мной рябиновки, да и уехал с Богом.

— Ну спасибо, Ермолай Прокофьич. Спасибо по гроб жизни, что ты и сам в байки те не поверил, и уряднику объяснил, — сказал ты, вставая. — Благодарим за угощение, за заботу — однако, пора и честь знать.

— Да сочтемся как-нибудь, шиш лесной, — благодушно расплылся в ухмылке купец, и ты вздрогнул: точно так же улыбалась купцу Княгиня минутой раньше. — Шавят люди, конечно — про змия, про молоньи! — да только медведицу оголодалую так запросто дубьем не прогонишь... Ладно, иди, Дуфунька. Гуляй. А с тобою, Рашель Сергевна, у меня еще один разговор имеется. Я ведь насчет службы не зря заговорил — и вправду хочу тебя на хозяйство поставить... А ты иди, Дуфунька, иди.

От тебя не укрылось, какие взгляды время от времени бросал купец на Даму Бубен. А в конце концов, почему бы и нет? Велики ли ее лета? — а сейчас и вовсе помолодела, разрумянилась. Эх, закружит Рашка купцу голову — перед ней и князья в свое время устоять не могли...

Ну и ладно, пусть ее кружит.

Не твоего это ума дело, Валет Пиковый.

Ты лучше вот о чем подумай: из-за одних ли дел сердечных выгораживал вас обоих купец перед урядником? Да и рубщик тот в село не случайно в нужный момент заявился... Были вы у купца в долгу мелком, пустяшном — а теперь вырос долг, ай, вырос!

Чем отдавать придется?..

* * *

В избе никого не оказалось. Нет, не то чтобы совсем никого: на полатях залихватски храпел в стельку пьяный Филат, набравшийся по случаю воскресенья куда больше обычного — но, пьяный хозяин, он не в счет. Пелагея, небось, ушла к соседке — на жизнь пожаловаться да языком почесать; ребятня по селу гасает, а Акулька... Кто ее знает, где это конопатое бедствие мотается?

На столе сиротливо возвышался кривобокий горшок. Ты принюхался. Слава богу, там оказался квас, а не сивуха. В горле пересохло — то ли от купцова коньяка, то ли от новостей — так что квас пришелся кстати.